В холодной и пустой коробке города, где последний зеленый листок оказался в ледяной ловушке (и я не буду убирать этот повторяющийся предлог, потому что слишком устала за неделю убирать повторяющиеся предлоги, и союзы, и частицы, и местоимения, и себя из всех этих букв), хочется ждать только смены ветра. К ветру перемен у меня есть вопросы.
Увы, я не нацелуюсь впрок и не налюбуюсь впрок, и после концерта АлоэВера буду торопить вечер, потому что булавку нужно вынуть не из полосатого, а из исполосанного. Главное не начать снова оголтело постить сторис, ибо это как создавать ощущение изобилия, раскидывая по столу кусочки цветного поролона.
Господи, но перфорация по металлу - это же модно (или уже нет?), какие тенденции с мягкими тканями?
Почему-то вспомнилось, как мы с морем смотрели друг на друга, и оно явно недоумевало, что может быть не так рядом с ним.
"Жизнь - море", - написано на стене.
"Дай мне день на отдых", - чуть левее.
"Закрасить все голубым", - думаю я.
Мы всегда выезжали на шутках про Канта и районные алкогольные напитки (да-да, женя Григорьев, тут ничего не меняется, пока ты там снимаешься у Серебренникова), самое время доставать неологические прялки и веретена. Петелька-крючочек.
Вернадский бы тебя не похвалил за это, но все равно спасибо.

---

+1
Когда пытаюсь описать этот год, скатываюсь то в сентиментальность, то в софизмы. Он как Климт вперемешку с Шопенгауэром, плюс щепотка Новикова и Славы Сэ, и все приправлено Тишковым. Упаковалась мастерами, а сама-то не мастерила ничего, кроме эмоций и желаний. Но едва перестала корить себя за непродуктивность, начались волшебные метаморфозы.
Я хорошо помню неудовлетворимую потребность радоваться, когда любые желания ежедневно упираются в стену отчаяния. Так же хорошо я помню ощущение полета над утренним городом, когда три сантиметра над землей - чуть больше, чем просто метафора, когда достоверно знаешь все про смерть и ветер.
Мне снятся наяву летние ночи, когда тепло - не температура, а агрегатное состояние воздуха, крови и мыслей. Иногда догоняют цепкие страхи и оглушительные волнения. Почти каждый день думаю: интересно.
Каскадом вспышек я вижу этот год как плохой, но очень трогательный клип. Много зимы, кофе, увечий, смеха, велосипеда, танцев, сомнений, начос и любви. Дюжину ее эквивалентов я не зафиксировала, но пережила десятки вариаций, простреливающих виски и щекочущих голосовые связки. Я снесла с постамента эфемерное навсегда, и робко поставила там мерцающее сейчас.
Гонять на репите Гушу Катушкина и улыбаться с самого утра, потому что чудеса - это люди.

---

Вечера становятся промозглее, темнее, оголеннее. Но нежнее. Внутри будто осадили неугомонный каскад эмоций. И хочется ровно и трогательно восхищаться. С дураками, с сантиментами, с крыльями (крылья запускают по комнате град маленьких недоразумений). Соскребаем остатки лета с загорелых улиц (мы не наелись, для такого всегда есть отдельный желудок, которого не хватает обычно десерту), готовимся жечь электричество.

Иногда приходит ощущение сбывшейся мечты, такое странное - будто доплыл до какого-то берега (или до буйка), будто наконец-то пришел домой и можно уютно забраться в кресло, поджав под себя ноги. Уж было начинаю ждать, когда мои движенья станут плавными (шутка, конечно). На самом деле "ровно" и "плавно" - главные слова, которые во мне рождаются.

Путешествия в пределах квартиры и переселения в пределах города - пространство сломалось и расщепилось на "хорошо" и "пока недоступно". Когда-то я сбегала в Питер, чтобы почувствовать себя так, сейчас мне достаточно проснуться.

Люблю Юльчин день рождения. Он обычно солнечный и веселый, и наполняет меня сентиментальностью до краев. То, насколько мы умные и глупые одновременно, заставляет верить в чудеса.

---

Думать строчками из песен Земфиры. Или вообще не думать.
Между надо и хочу выбирать хочу. Одним несложным решением.
Ночью идти вдоль кованой ограды парка, макая в неподвижный холодный воздух свое удовольствие, будто чайный пакетик в воду.
Без дребезжащего страха, без наваждения, без изнуряющей тревоги. В ровной густой нежности.
Не хочу наотмашь, хочу накрепко.

Мне не кажется. Так и есть.

---

У меня был черновик в телефоне, который я утопила.
Не знаю, когда из этих - говорят, красивых - рук перестанут падать предметы. Падать и разлетаться, падать и царапаться, падать и нарушать покой вещей. Я ищу подсказки уже давно, но пока гравитация сильнее моих попыток разобраться.

Начерновую я консервировала неуловимо исчезающий зеленый (затянутый белесой дымкой осени, с прожилками оптимистичного цвета наших безумств), пыталась причесать разлетающиеся ощущения, но их так много, что, кажется, мне снова потребуется помощь парикмахера.
Между стремлением поступать согласно максимам и теплым чувством спустившейся гармонии пролегает пропасть в сотни шагов, пару разговоров и сеанс солнечных ванн. Не хочу трогать свое сейчас мыслительными экспериментами, ультиматумами и прогнозами. Оно такое непререкаемо гармоничное и парализующе нежное, что прийти сюда с топором рассудка просто неприлично.

У меня начинает получаться кое-что из "да я не смогу". А еще иногда утром хочется обнять весь мир.

---

И вот я смотрю/слышу/чувствую Питер-FM спустя много-много, но наизусть, и понимаю - прошло.
Что-то делая впервые, на что-то решаясь залпом, пробуя, позволяя, проваливаясь, спотыкаясь, я иду иначе и дыхание сбивается по-другому.
Притормаживаю в эмоциях. На эти желанные, но трудные перемены не хватает моего диапазона.
Делать выводы в черно-белых тонах - глупо и страшно.
На случай чего - самые цветные разочарования, самая светлая печаль.

---

Когда определяешь свою самость через чувство юмора, тельняшки и песни Псоя Короленко, трудно сразу понять, сложится ли пазл на этот раз.
Очевидно, переборщила с Капитаном в свое время. Под конец этого лета пожалуйста:

я не могу ни продолжить, ни перестать

Когда "лимонад черника-брауни" - говорящее выражение, а "история про арахисовую пасту" - индикатор успеха мероприятия, ясно, что многое делается ради опыта. А могло бы уже и ради счастья.
Но мир принадлежит терпеливым.
И тем, кто делает, как тот, кто влюблен.

---

Рядом с работой на парковке у ресторана сидит охранник. Восточный мужчина, за 50, ничем не примечательный. Каждый божий день он там сидит. И как-то исторически сложилось, что мы с ним приветствуем друг друга. Девочки начали, а я за компанию втянулась в этот обмен кивками и улыбками. Самое странное и приятное ощущение раннего утра - радость, которая разливается по мне после очередного такого обмена. Буду скучать по нему.

Поднялась на почтамт, зашла к Олегу за кофе - медленно растянулась улыбка. Столько времени здесь прошло и столько хорошего.

---

Я могу писать историю своих страхов. Их биографии и фантастические опусы о приключениях из головы в тело и обратно.
Тщедушные детские, не сгибаемые запахом ночей и жаждой экспериментов.
Экзистенциальные, обертывающие колючим скафандром и притупляющие все рецепторы.
Первобытные, чарующие своей вечностью и магическим разрешением.
Биологические, превращающие в голое чувство мгновенно и целиком.
Но самые близкие - те, что выливаются тоннами ненужных слов, праздно кочуют по дням, смеются, прикидываясь азартом и сговорчивостью.

Я все чаще им отказываю, позволяю скафандру быть заброшенным на балконе, а экспериментам - править бал.
Но с близкими мы как сообщающиеся сосуды, мои отчаянные выходки всегда утрамбуются ровным защитным давлением.

Нам нужно победить.

---

Между (смертью и забвением) и (неспешностью и подлинностью) есть тонкая пленка решимости и честности. Которую иногда приходится рвать годами. Сначала она тянется, как целлофан, не поддается и тихонечко душит. Потом щедро заточенная стрела времени образуем там маленькое отверстие, и гладко скользящим движением обнажается искомое состояние. На голых рецепторах, конечно.

В том маленьком деревянном домике (избе, с сенями и чуланом, горницей и створками) я никогда не чувствовала себя собой. Я придумала тысячу и одну легенду, чтобы оживить его, сделать говорящим. Узоры на вязаных ковриках, скрипящие половицы, ямка в пороге, выкрашенном в голубой, стон войлока, вминающегося в деревянный угол. Нет, это было не как у Тишкова. Это было, как у маленькой девочки, которая считала дни, чтобы уехать подальше, стать побольше и мечтать поинтересней. И всегда уезжала с крамольной радостью. И сейчас уезжает по другую сторону своего зазеркалья. С вечной отметкой на гладком косяке и чувством нарушенных обещаний. Эти клетки не обновятся ни за семь, ни за пятьдесят семь лет.

Пыталась читать, но совершенство формы не давало ровно двигаться по смыслу. Цепочки из слов прекрасны не меньше световых сетей, сплетенных коваными решетками.

Хочется говорить тебе спасибо на каждом выдохе. Моего углекислого газа хватило бы на райские сады. С зарослями маленьких придорожных пушистиков.

---

Единственное место, где мне не хочется слушать музыку - этот сосновый берег. Но я все равно включаю "Жить в твоей голове" и подставляю лицо вечернему солнцу. В ровных стволах запуталось спокойствие, и даже если что-то идет не так, я продолжаю движение. В грязи, паутине, укусах и ожогах, безбашенная покорительница обоих берегов. Столь органичные для меня приключения, что никакие реакции, кроме веселья, не уместны.
А еще среди зарослей хвощей и папоротников вдруг накрывает странный, ирреальный свет, который бывает сразу после нашатыря. Чудно все это.

Мама изрекает мудрое "думать надо мозгом, а не гормонами", а я танцую под блюз и чувствую слишком много жизни, чтобы разделять источники дум. И придумываю легенды для мамы. Подростковый возраст в конце третьего десятка - смешно.

В Тагиле чудесное мороженое за 18 рублей и теплый провинциальный уют (правильнее бы сказать: жаркий провинциальный уют, но получилось слишком хорошо, чтобы не приукрасить). Мне все было ново и все интересно. +30. И громкая лада. Отдыхаю в лучших городах России, да.

Я не ошиблась, решив, что главный рекреационный ресурс не в городах, а в людях. И во мне самой. И в велосипеде (о сколько его в велосипеде!)

Иногда кажется, что все гуттаперчевые годы до я не знала слишком многого. Знала про аденозин и гуанин, и ни мысли о мире, где живут наотмашь и пропитывают блинчики сахаром и маслом.
Крис Исаак очень кстати заиграл на этой неделе. В отличие от Леши Джея.
Главное притормозить на повороте.

---

Пытаюсь сформулировать ощущение от прослушивания альбома Gorillaz 2005 года, который я примерно с тех самых пор не слушала. Эффект узнавания, не поддающийся описанию. Я едва ли помню себя той, которая услышала это впервые и запомнила мотивы от начала и до конца. Но наша новая встреча вызывает водопад эндорфинов.
В мире допингов наглядное преимущество музыки перед людьми - ее можно записать, сохранить и воспроизвести.

Почему нам так приятна потенциальная возможность? Почему от фактов, что любимый актер холост, а отпуск еще впереди, становится хорошо, хотя они качественно не меняют жизнь? И напротив, стоя перед фактами решенности и закрытости, хочется грешить на судьбу.

Когда изредка приходится улыбаться тому, кто долгих 15 лет был идеалом и прототипом, я испытываю жгучую обиду и злюсь на себя за лицемерие. Притворяться - унизительно. Но самое грустное, что идеала больше нет.

@музыка: Gorillaz - Kids With Guns

---

В отличие от бедного Йозефа меня прет порядочное количество вещей (не вещей).
Бабинцев сделал две крутые группы. Чтобы это понять, надо было сходить на летние концерты.
Ирбитский молокозавод сделал крутой йогурт с грушей. Чтобы это понять, надо было экстренно посетить пятерочку.
Я сделала лучшее из возможных приобретений в виде своего вела. Понимание этой истины - долгоиграющий приятный процесс.

Надо сказать, что футбол украсил лето. Раньше никогда не смотрела (ладно, в 2008 смотрела один матч за компанию, ничего об этом не помню, кроме самого факта), а тут - привет, интересно. Что самое забавное, поговорила о футболе со всеми - с родителями, со старыми приятелями, со случайными знакомыми, с почти что незнакомыми. Идеальная база для смолтоков простигосподи. А латиносы украсили город на какое-то время.

Кажется, еду и мальчиков для влюбиться я выбираю по одному принципу: что-нибудь странное, а иногда и диковатое. Потом думаю: надо было брать картошку. Но нет, обобщения - не для меня. Хочу найти дичь, которая станет любимым блюдом.

---

Я полна нежности к Сысерти, но город любви - это Березовский (у меня тут все "... любви", как у Кравцева).
Если что, Березовский - родина русского золота, и там есть те, кто может так об этом рассказать, что хочется превратиться в золотую песчинку и плавать в местной реке. Там есть инопланетные постзолотые ландшафты, теплые провинциальные улочки и парки. Но главное золото не в руде и не в песке, а в людях, конечно. В них капризное уральское солнце поместило месторождения добра.
Это все звучит идеально и слащаво, но там я ощущаю чистое счастье. Беспримесное. 9999.
И неважно, что мой аффинаж так себе. Было красиво, как мифы о золоте, было космически-чудно, как селективный песок.

Еще я принцесса рока. А Тю - заяц (любви, конечно). Принцесса и заяц шесть часов скакали в парке Маяковского под роково-русское, что нас взрастило. Не жалея липких от дождя ладоней. Отсутствие слуха и полиэтиленовое безумие не помешали нашим танцам в лужах. На Сплиновых "Окраинах" вообще изобразили соло. Лето, вода, музыка, радость. Все слилось в одномоментно плотный и воздушный комок. Ура.

Дни парят, как тополиный пух. Концерты в филармонии, безумные углеводные трапезы, старые друзья и тропические ливни.
Велики парят, как пушинки.
Мы летим, как звездочки.
Скучаю очень.

---

Что такое музыка? Непреодолимая сила влечения.

Я люблю Курару, я хожу на Курару каждый день. Да, по два концерта в месяц у меня было, но три вечера подряд - это уже планочка фанатской любви. Ягодин отнюдь не свежеет, но его танцы, кажется, становятся все более завораживающими. Они пленяют даже тех, кому "курара-чибана" режет слух.
А меня засасывает агрессивный пацанский грув. Пора за порой, клетка за клеткой. Слияние и поглощение. То, чего мы ищем в отношениях (зря), но находим только в музыке.
По щелчку я вижу солнечные блики, скользкие улицы, морозную дымку на охре штукатурки, по щелчку переобуваюсь в мокрые кеды, по щелчку теряю точку опоры.
Спустя год сполна утолена жажда безумных танцев во дворе на Тургенева. Без пафоса, урал - это кач.

Странно поймать себя на радости от встречи с человеком, сейчас непреодолимо далеким, но когда-то любимым до беспамятства. Он будто придает мне цельности, которую я то и дело теряю. Наше общее прошлое согревает по-прежнему, пусть и не имеет значения.

Казалось, что буду скучать по второй чашке, мурашкам и банановым шкуркам. И только на треклятом мосту поняла, сколько интимности может быть в велопрогулках. Я даже не пытаюсь освободиться от ощущения, что это был идеальный паз.

Лето. Ключ ко всему.

---

Я смотрю на белое пушистое облако, чистое до жути, небесно-огромное. В нем много света, лета и красоты. Ровно до того момента, пока фокус не смещается на грязное автобусное стекло, запыленное и поцарапанное. Теперь облако - дальняя проекция, а я думаю лишь о том, как сделать стекло прозрачным, чтобы снова видеть незамутненные картинки.
Так же я смотрю почти на все. На непостижимых бездонных людей, на непредсказуемые события и гениальные эпизоды. Пока это прямой дальний фокус, зрение дает густые, беспримесные эмоции. Когда я выныриваю на поверхность грязных линз своего взгляда, мир покрывается сеткой трещин от внутренних ударов. Которыми срочно нужно заняться, которые требуют прагматичной вовлеченности и решений.
Не хочу видеть на каждом предмете свое отражение. Хочу быть в облаке. Хочу быть облаком.
Проблема в том, что без этих линз мы не способны видеть совсем ничего.

Чем больше я огребаю из всех эмоциональных болотцев, рек и озер, тем больше понимаю абсурдизм безумного-безумного мира. И тем меньше хочется ворчать.

---

Наверное, быть с человеком - это как идти вместе под зонтом, когда вы разного роста и темперамента. Сначала ощущаешь жуткое неудобство, все подпрыгивает, и везде затекает вода. Но постепенно усмиряешь личный темп, настраиваешь шаг и начинаешь чувствовать, как человек делает то же самое. Зонт перестает существовать, потому что вы идете не рядом, а вместе.
Но иногда его уносит ветром.

Мне не важно, насколько чисто в чужой квартире и насколько мы разные, если очевидно, что два системно больше одного.

Милая, я понимаю, что не исполнится, неделя осталась до ночи музыки, но, может быть, хотя бы не так, как в прошлый раз?

---

Четыре пикника и один кофе-брейк.

Я сижу на теплой фиолетовой покрышке и ем морковный кекс, который не назвали капкейком (потому что Уралмаш плевал на словарь миллениалов), но на который все же прилепили морковочку из мастики. Ветер гуляет в яблоневом цвету, солнце играет в прятки. Раз.

Фонтанный двор, в арке мелькают троллейбусы. Здесь мы когда-то суматошно прятали бокалы с грузинским, спасаясь то от ночного патруля, то от местных королей. Здесь всегда лето. Которое нейтрализует любой глутамат натрия. Два.

В летнем парке нет ничего кроме света, сочащегося через новорожденный зеленый (детей, собак и спортсменов, конечно, тоже хватает, но это не по-настоящему). Усвоение максимальное. Три.

Харитоновский - главный плацдарм безудержных пиршеств (правда, для птиц в основном). Когда ветер попутный, здесь пахнет булками. Чайки кричат на черемуховый прибой. Что бы я без него делала. Четыре.

Макдак испортил мне капучино. Мстит за то, что изменяю ему. 0:1

---

Это биеннальный синдром.
Благословенный, но вышибающий важные звенья переживаний.
Нет времени и сил продышаться, посмаковать, покатать по небу и по мыслям.
Идеальный расклад, если нужно что-то перебить, отбросить в несуществующее и несущественное.
Но измельчание, девальвация, потеря глубины.
Наперегонки и напрямик.

Это майский синдром.
Когда вверх тормашками, наизнанку, всеобъемлюще.
Не важно и не жаль.
Самосохранение - ноль.
Космические десанты каждый день.
Уже да, по-Вериному - хочется жить и поцелуев.
Катастрофически.

---

Это как с новыми, страстно полюбившимися колготками. Первая затяжка - трагичное, мажущее реальность событие. Они больше не идеальны. Но спустя пару недель и череду затяжек (и, о боже, дырочку на большом пальце) они становятся просто любимыми колготками. В которых хорошо, потому что за них не страшно. Которые просто твои. Любимые.

Новые - всегда иные, манящие, кружащие голову. Они заставляют чесаться от нетерпения, вызывают нещадную жажду, путают карты и расцвечивают взгляд восторгом. Новые - это танец, калейдоскоп, заклинание, шоколадный торт (гликемический шок).
Любимые - ручной работы, кристально честные, теплые, как молоко, мягкие, как свежая трава, пульсирующие бликами на воде. Они проходятся осторожной, но твердой рукой по всем твоим ссадинам, бинтуют плотно и начисто. Они пахнут эвкалиптом, тополями, дождем и свежим хлебом. Они разливают свет и кофе. В них так много души, что хочется жить.
Никто из них не лучше. Просто сегодня я полна стекла и эти осколки под силу только видавшим виды.